Встреча сотрудников Управления Роспотребнадзора по Курской области с писателем-фронтовиком Петром Алексеевичем Михиным

Дата публикации: пт, 08/05/2015 - 03:00

ВОЙНА, КАКОЙ ОНА БЫЛА

На груди Петра Алексеевича Михина - боевые награды орден Красной Звезды, орден Отечественной войны первой степени и два ордена Отечественной войны второй степени, орден Александра Невского, орден Красного знамени, медали «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», «За освобождение Праги», «За освобождение Белграда», «За победу над Японией», «За победу над Германией», «За боевые заслуги».

Писатель-фронтовик, курянин Петр Алексеевич Михин накануне 70-летия Победы в Великой Отечественной войне оказал огромную честь Управлению Роспотребнадзора по Курской области и стал гостем предпраздничного мероприятия, за что коллектив от души благодарит Петра Алексеевича и поздравляет с Днем Великой Победы!

На передовую молодой офицер-артиллерист Петр Михин попал в 1942 году. Он принял боевое крещение в жестоких боях под Ржевом. Затем Сталинград, Курская дуга, освобождение Украины и Молдавии, Румынии и Болгарии, Югославии и Венгрии, Австрии и Чехословакии. За три года войны он был три раза ранен и дважды контужен. Свой ратный путь Петр Алексеевич закончил в Китае после капитуляции Японии, поставившей точку во Второй мировой войне. Подполковник в отставке Петр Михин - почетный гражданин Ржевского района Тверской области и города Соледар Донецкой области Украины. Его имя есть в энциклопедии Лучшие люди России, лауреат премии общественного признания «Курская антоновка». Участник Парада Победы в Москве в 2005 году. Опубликовал более 40 брошюр, научных статей, около 60 рассказов, своего выхода в свет ждет его восьмая книга воспоминаний о Великой Отечественной войне.

Когда Петр Алексеевич начал писать и публиковать свои мемуары о войне, все, кому довелось прочесть их, были поражены, каким простым и доступным языком, без пафоса и громких слов, он сумел рассказать о той самой «окопной правде», солдатском быте, маленьких человеческих радостях, душевных переживаниях, страхах и решимости ежедневно соседствующего со смертью человека. «Война, какой она была» - так называется одна из книг Петра Алексеевича. Войну, какой она была, видят читатели других его произведений и слушатели его потрясающе «живых», добрых, полных удивительными подробностями наблюдательного и тонкого человека, устных рассказов, воспоминаний, которыми 94-летний ветеран с радостью делится с земляками.

Вот маленькая история из военной биографии, прочтя которую, скорее всего вы захотите познакомиться с другими произведениями автора, сохранившего в своем сердце огромное жизнелюбие, теплую память об однополчанах, величайший патриотизм и благодарность жизни – за все что довелось пережить, испытать и донести будущим поколениям:

«В январе сорок третьего 52-ую дивизию отправили сначала под Сталинград, затем в Донбасс. В конце февраля после жесточайших боев за станцию Соль немцы в городе Борвенково окружили дивизию. Мне, начальнику разведки дивизиона, приказали солнечным днем выйти из окружения и доставить пакет с документами в штаб армии. Когда я бежал в свое подразделение, чтобы взять с собою разведчика, налетели немецкие самолеты и стали бомбить город. Чтобы переждать бомбежку, я спрятался в кювете. Внезапно в дыму, пыли и грохоте взрывов появляется мятущаяся женщина. С распущенными волосами, на пятнадцатиградусном морозе она была одета в легкое домашнее платьице. Крепко сжатыми в кулаки руками она нервными толчками показывала на рухнувший домик, а из ее груди вырывался душераздирающий крик. Он кинжалом пронизывал грохот бомбежки. «Там дети! Там дети!» - неустанно повторяла она. Этот отчаянный материнский крик вырвал меня из кювета и бросил в огонь взрывов. Бомба упала рядом с домиком, стены его раскинулись, а потолок и замешанная на глине полуметровая соломенная крыша плотно прикрыли все, что находилось в доме. Я схватился за торчавшую слегу, кое-как вытащил ее, но понял, пока доберусь до детей, они там задохнутся. А рядом никого нет, все попрятались от бомбежки. Сбитая очередным взрывом женщина утонула в дыму. На мое счастье рядом пробегал какой-то старшина. Я обратился к нему за помощью, но он махнул рукой и собрался бежать дальше. Выхватываю пистолет и принуждаю годившегося мне в отцы служаку помочь мне… Вдвоем мы отрыли в завале широкую яму и обнаружили мертвых старика и молодую женщину с прижатым к груди тоже мертвым ребенком. — Ну что, лейтенант, хватит? — с издевкой укоризненно сказал старшина.

Мне ничего не оставалось, кроме как извиниться перед степенным старшиной, ведь я напрасно заставил его рисковать жизнью. В досаде я рванул обнажившуюся в завале спинку кровати и сквозь образовавшуюся щель внезапно увидел под кроватью живые глаза.

Дяденька, не уходи! Спаси нас! Я вырасту большой — тоже тебе помогу! — послышался из-под кровати тоненький мальчишеский голосок.

О господи! Сколько же всего слышалось в этом плаче-мольбе, призыве-обещании! Страх и тревога!

Надежда и боязнь быть неуслышанным, непонятым, неуваженным! Этот кричащий мальчик хотел заранее задобрить, не упустить возможного спасителя; после страшного удара и потрясения, жуткой могильной темноты и тесноты вдруг появился просвет и с ним — надежда на спасение! Наверное, ни один, даже самый гениальный трагический артист не в состоянии вложить в свой голос столько чувств и переживаний, страданий и надежды, что скороговоркой вырвались из груди погибающего ребенка.

Старшина тоже понял, что под кроватью есть кто-то живой, перестал обижаться, бросился ко мне, и мы вдвоем приподняли конец кровати. Показалось заплаканное детское личико, мальчик просунул голову в образовавшуюся щель, вздохнул полной грудью и рванулся вперед, пытаясь расширить лаз, и так ему хотелось побыстрее выбраться, что он быстро-быстро заработал изнутри ручонками. Мы же со старшиной едва удерживали заваленную обломками стен кровать — не могли ни опустить ее на голову ребенка, ни приподнять повыше. И не только из-за тяжести. Под другим ее концом послышались приглушенные крики придавленных детей.

Быстро снимай штукатурку с кровати! — распорядился я, изо всех сил удерживая в одиночку тяжеленный груз.

Опрокинув наконец кровать, в небольшом пространстве мы обнаружили пятерых детей и мертвую женщину: своим телом она обеспечивала жизненное пространство детям, погибнув под тяжестью смятой кровати. На перекошенных страданием и страхом лицах ребятишек живо блестели широко раскрытые глаза, сжатыми в кулачки ручонками они быстро-быстро растирали глаза, размазывая по щекам слезы, пыль и кровь. Под лучами яркого зимнего солнца радость воскрешения тут же переводила страдальческие лица от плача к улыбке. А бомбежка продолжалась, грохот и визг рвали барабанные перепонки, едкая пыль, затмевая клубами солнце, першила в горле. Принялись со старшиной быстро вытаскивать детей из завала, осторожно беря в руки теплые, мягкие и, казалось, такие исчезающе-хрупкие тельца. За годы войны, общаясь с холодным грубым металлом, наши руки настолько огрубели, что эта деликатно-нежная работа потребовала от нас большего напряжения, чем расчистка завала.

Дяденька, а под столом тоже ребята были, — подсказал мальчик, которого мы спасли первым.

Из-под раздавленного стола мы вытащили еще четверых. Пока я усаживал на дно образовавшейся ямы спасенных ребятишек, старшина молча куда-то исчез, я даже не успел узнать его фамилии. А одетые в домашние рубашонки детишки, ежась от холода, дрожа всем телом от страха, присели в тесный кружок, натянув на коленки платьица. Я, как единственный ответственный за жизнь детей взрослый человек, не мог их оставить. Осмотрелся вокруг, куда бы их пристроить, но бомбежка продолжалась, и кругом ни души, а у меня в кармане пакет, я и так задержался. На свое счастье, заметил высунувшуюся из погреба-шалашика голову какого-то старика.

Дедушка, — взмолился я, — возьми ребятишек, а то мне некогда.

Что стало дальше с детьми, я не знал. О происшедшем я никогда никому не рассказывал и не докладывал.

И вот однажды, в шестьдесят втором году, почти двадцать лет спустя, я проезжал мимо станции Барвенково, прочитал название и вспомнил тот случай. Подумал, из девяти ребят кто-то все же, должно быть, выжил. Приехал домой в Курск и написал письмо в Барвенково, в школу. Директор школы собрал учащихся в актовом зале и стал читать мое письмо. Вдруг с задних рядов поднялась библиотекарь школы Александра Степановна Тимченко, кричит:

Это же мой муж Ваня был среди тех ребят, которых спасал лейтенант! Он мне рассказывал!

Учащиеся школы № 2 организовали поиск остальных спасенных тогда детей, к поиску присоединилась работница райисполкома А. С. Валиева. Разыскали всех бывших мальчиков и девочек, которые прятались все вместе в том, стоявшем в лощинке немного позади других домике. Многие из ребят оказались родственниками, выяснились их имена: Ваня Тимченко, Володя и Шура Малые, Вера, Нина и Галя Забудченко, Володя Пивень, Саша Скиба и Рая Диденко. Это мама Раи с ее же братиком погибли вместе со стариком, и ее тетя — Анастасия Барбашева призывала к спасению детей. Сама же Рая вскоре скончалась от полученных травм. Мертвой под кроватью была мама Володи Малого, того самого, что так жалобно просил спасти всех ребят и один за всех обещал помогать мне, когда вырастет большой.

Вскоре я получил ответное письмо из школы, где подробно было описано, как сложилась жизнь каждого спасенного. Завязалась переписка. В шестьдесят третьем году по пути на юг я снова проезжал Барвенково, не думал останавливаться: поезд проходил Барвенково в шесть утра, зачем так рано булгачить людей, но сообщил о проезде. Утром вышел в тамбур, у открытой двери вагона стоял мужчина, собираясь сходить, выглядывал наружу:

Кого-то встречают, оркестр играет, народу полно.

Я тоже глянул из-за его спины:

Да, кого-то встречают.

Поезд остановился, а стоять ему всего две минуты. Мужчина сошел, а я продолжал стоять в дверях. Вижу, к моему вагону со всех сторон бегут люди и выкрикивают:

Петр Алексеевич! Петр Алексеевич!..

Мое имя?! Тут я понял: встречают меня. Поезд задержали, меня без разговоров стащили вместе с вещами, и на привокзальной площади начался митинг. Его открыли руководители города. С разных сторон со слезами на глазах ко мне подбегали с объятиями незнакомые мужчины и женщины — это были мои «крестники»!

.Я поздравил всех присутствующих с праздником освобождения, сказал о дружбе наших народов, о всенародной борьбе с фашизмом, о том, как тяжело нам пришлось на Барвенковщине, и как радушно нас встречали тогда в сорок третьем местные жители, как кормили и отогревали нас. Площадь притихла, многие не смогли сдержать слезы, когда я стал рассказывать, как мы со старшиной спасали детей. Едва я кончил говорить, как к микрофону подбегает молодая женщина с цветами. В волнении, со слезами на глазах, она обнимает меня и благодарит за то, что в далеком сорок третьем я спас ее отца.

...Невольно подумалось: никакие политические распри в верхах не поколеблют веками установившиеся дружеские отношения людей и народов.